— Вынужден не согласиться, арата Лаклаан.

— Вы отрицаете, что эстетика, в сущности, преобладает над этикой? Из всех людей вас я менее всего подозревал в подобном, арата Хироши. Полноте! Уже то, как долго мы находимся здесь и едва ли при этом собираемся в скором времени покинуть это чудесное тихое место, говорит о том, как высоко вы цените эстетику.

— Я бы позволил себе напомнить арата Лаклаану, что именно этика вообще привела меня сюда, так что для араты Лаклаана было бы неразумно отрицать значимость этики.

— О, не думайте, я не отрицаю значимость этики! Этика была важна, когда вы пришли сюда, это верно. Но, действуй вы из одних только соображений этики, и мы с вами уже давно переместились бы в место, которое больше подходит для работы. Вы, однако, великодушно решили пренебречь собственным удобством, чтобы снизить возможный урон, нанесённый мне — из соображений… эстетики.

Лаклаан в этот момент наверняка хотел изящно махнуть в воздухе кистью, сопровождая свои слова обычными для него жестами, но предпочёл не мешать Хироши и не дёргать едва собранные и сшитые руки, которые в любой момент грозились отвалиться от неосторожного движения. Другого решения Хироши от него и не ждал, в конце концов на момент смерти эльфу была как минимум пара сотен лет, а за это время даже вечные существа набираются обычного здравого смысла, и всё-таки забавно было наблюдать, как старательно Лаклаан сдерживает крепкие даже после смерти привычки.

— Может быть, и это тоже этика, арата Лаклаан?

— Хм-хм… Вы, должно быть, имеете в виду этику профессиональную?

— Что-то вроде того, — кивает Хироши, склонившись над левой рукой: ещё не хватало, чтобы она отвалилась и потерялась, пока они возвращаются. Фрейру и так надо будет тащить едва переставляющего ноги покойника, а уж следить за тем, не отваливаются ли у него руки и ноги… — Мой взгляд на работу, а не взгляды на эстетику, не позволяет мне побросать части вашего тела в мешок и в таком состоянии донести до дома. Видите ли, трупные пятна и так уже немало вас попортили. Чем больше времени проходит… а впрочем, кому я объясняю, — он умолкает, поглощённый работой.

Лаклаан задумчиво пожёвывает губу: ему и правда не нужно объяснять происходящее.

— Надеюсь, в ваших силах… минимизировать ущерб?

— Вы о пятнах? Да, полагаю, удастся кое-что придумать. В худшем случае останется пара штук — спишете их на родимые пятна.

— Что же… И всё-таки, что если за вашей профессиональной этикой скрывается ваша тяга к эстетике? Профессиональная этика обязывает вас собрать моё тело таким образом, чтобы оно продолжало слушаться приказов мозга, но она едва ли обязывает вас жертвовать столько времени на то, чтобы я походил на живого.

— Мне кажется, на этот вопрос нет однозначного ответа, потому что здесь оба эти понятия сплетены слишком тесно, и едва ли мы сможем отделить одно от другого.

Какое-то время они молчат: Хироши занят расчленённым телом, Фрейр закапывает могилу, а Лаклаан старается не говорить под руку и не давать советов, в которых Хироши совершенно не нуждается, потому что всё это прекрасно умеет делать сам — может, даже лучше, чем эльф. Вот и истинная цель их изысканных диалогов: отвлечь Лаклаана от переживаний об… эстетике. Хироши усмехается.

— Впрочем, и вы не думайте, будто бы я отрицаю значимость эстетики. Вы верно заметили, вовсе отрицать её мне, в конце концов, не к лицу, но я считаю, что в ряде ситуаций эстетикой можно пренебречь ради этики. Однако же, если пренебрегать этикой ради эстетики, слова и действия нередко оказываются лишёнными всякого смысла — а это уже недопустимо. Даже в искусстве нужен некий смысл — невозможно искусство ради одного только искусства.

— Такой взгляд на искусство выдаёт в вас консерватора, арата Хироши, — осклабившись и блеснув чуть удлинёнными клыками, замечает Лаклаан. — Полагаю, пройдёт ещё какое-то время, и мы с вами узнаем времена, когда искусство утвердит своё право быть просто искусством, не обязанным всегда угождать кому-то, выражать какую-то мысль или служить какой-то цели. Искусство ради искусства — как радость ради радости или удовольствие ради удовольствия! Разве эти понятия вам не близки? Или, может, если не радость и не удовольствие, то — любовь ради любви?

— Любовь проще искусства, арата Лаклаан.

— Искусство проще любви, арата Хироши.

Короткий миг — и Лаклаан разражается звонким смехом — таким, каким могут смеяться только эльфы и, может быть, звёзды, если бы хоть кто-то слышал их смех.

[indent] — Гадость какая, — Эрида брезгливо поднимает тарталетку с имитацией черной икры, будто она способна ее укусить. Смотрит на брата взглядом полным отчаяния [примерно так, если верить книгам в кабинете отца, смотрели представители еврейского народа на поработивших их египтян] и с не меньшим отвращением разжимает пальцы, даже не удосужившись проверить попало ли «угощение» обратно на широкое золоченое блюдо или приземлилось где-то между фруктами [к счастью натуральными] и  безвкусными [как и все в этом доме] бокалами с шампанским. Подобные закуски на мероприятии их уровня больше походили на шутку или издевку. И будь она чуть более высокомерной [читать: окажись в настроении «полный разнос»], это угощение, предназначенное для работяг и прочих отбросов улиц, но не как не элиты ковена, полетело бы ровно между глаз [Эрида — перфекционистка] тупоголовой хозяйке вечера. Однако, за красноречивым жестом следует лишь усталый вздох. Будь она организатором вечеринки [никогда и не при каких обстоятельствах, Вельзевул упаси] и подобного бы не случилось.

[indent] — Кажется, слухи о том что некоторые ковены… — Эрида не называет конкретные имена, но делает красноречивую паузу, явно давая понять о ком речь. — начали терять свое влияние — правда, — лениво пробежавшись по пестрой толпе, разрядившейся в непрактичную [негласное правило истинного ведьминского общества в период карнавала]  одежду из исключительно дорогих и редких тканей [та еще роскошь, но стоит лишь попробовать заявиться на мероприятие в чем-то «обычном» и лицо будет потеряно на десятилетия вперед], она останавливается взглядом на парочке подростков, забившихся в угол между немного топорной репликой Давида, стыдливо прикрывшей причинные места фиговым листочком  [стоит ли говорить что в оригинале ничего подобного не было] и тяжелыми бархатными портьерами [полная безвкусица], обрамляющими деревянную арку. Эдакий странный намек на утраченный шик.

[indent] — Смотри, — она приподнимает бокал, указывая в сторону подростков,  с особым энтузиазмом утаптывающих пирог с дичью и спаржей. Мальчик и девочка, погодки похожие друг на друга как две капли воды [казалось, в Эриде должна проснуться сентиментальность, однако она чувствует лишь нарастающее уныние] были настроены решительно, судя по всему отрывались по полной пока их родители занимались первым в этом году приемом, — Думаешь из них вырастет хоть что-то толковое?, — не то чтобы Эриду действительно интересовала судьба этих двоих. Будучи совершенно откровенными, ее редко [читать: никогда] заботило чье либо благополучием и едва ли Эрида хоть раз прилюдно проявляла эмпатию свойственную среднестатистическому члену общества. Более того, периодически [читать: после каждого приема, официальной поездки, выходного в кругу семьи, а еще по четвергам, пятницам и каждый второй понедельник месяца] сокрушаясь от того что люди слишком привыкли жить в стаде, она неоднократно представляла как улицы Европы опустеют. Нет людей — нет проблем. Эрида мечтала остаться одна. Ну как одна, Деймос просто не в счет. Он был есть и будет, как "вторая половинка" или "долбаный банный лист", все зависит от настроения, качества утреннего кофе и количества улыбок, которое за день надо послать чтобы не быть похожей на полоумную социопатку [прямая цитата от "обожаемой" маменьки].

[indent] — Возможно здесь станет чуточку больше места, — осушив бокал, она ставит его на край стола, обтянутого не достаточно хорошо выглаженной скатертью и подхватывает новую порцию. Инициация в ковене — момент решения доли. Эрида его едва не завалила свою [не из бесталанности, скорее тупости и желания насолить ранее упомянутой маменьке], вытянув корявое заклятие  в последний момент. Как полагается, на самых сложных, по мнению среднестатистических ведьм, заклятиях [и это в период резни гугенотов, когда улицы Парижа буквально тонули в крови]. У этих детей едва ли получится соответствовать требованиям так же легко. В то время как близнецы не готовились к «экзамену» следуя за растущей не по годам гордыней [и обычной человеческой ленью], большинство семей в составах крупных ковенов упорно толкало своих чад под пресс многочасовых практик, заставляя зубрить, читать, изучать и повторять [кошмар, по другому и не скажешь]. Исходя из организации приема, едва ли у этих двоих будет орда педагогов, оплатить которых стоит едва ли не целое состояние. Можно сколько угодно разглагольствовать о перспективах, но мирам правят сила, магия и деньги. Эти дети словно обделены всем и сразу. Ну что ж…

[indent] — Пожалуй, мне надо выйти подышать, — Эрида разворачивается на каблуках едва заметив «Лиззи» обворожительно сверкающую всеми тридцати-двумя зубами, отбеленными с помощью хитрого сплетения зелий и магии [на что только не используют силы] рядом со старшим сыном семейства Локвуд и его все еще  упорно притворяющимися молодыми, родителями. Не дожидаясь момента когда сердобольная мамаша притащит потенциального жениха [эту улыбку и «естественный» смех Эрида и Деймос выучили раньше чем слово «мама»], она направляется в сторону балкона, боковым зрением замечая брата, вышагивающего рядом. Деймос не нуждался в объяснениях, тем более что там где для его сестры нарисовывался «Милая, смотри какой чудный мальчик, у вас будут потрясающие детки» его самого ждала потенциальная невеста.

[indent] — Черт, — остановившись в шаге от спасательной двери, Эрида натягивает улыбку, уставившись на хозяйку вечера с видом ополоумевшего гризли, готового если не перегрызть глотку, то, как минимум, оставить на ней парочку трофейных шрамов. Пребывая в настроении «полный разнос» она бы примерно так и поступила, но стараясь не высовываться, Эрида упорно увиливала от любых диалогов и желающих пообщаться, оставляя светские беседы на брата. Мать четко дала понять, что ее статистика "неудачных выходов" в данном году стремиться побить все предыдущие рекорды. Не то чтобы ее это хоть сколько смущало, однако растущее внимание со стороны «Лиззи» означало некие сложности в работе. Эрида и так испытывала творческий кризис, буквально выцеживая из себя мотивацию работать над новыми ритуалами,  улучшением хитроумных сплетений в парных заклинаниях и вылазками «на благо ковена». Италия и так грозилась стать испытанием [Эртда любила маскарады и и с братом традицию появляться на них каждый год, но была крайне опечалена расширенным складом участников, который не включал Тео, но добавлял «Лиззи»]. Не хватало повышать это испытание до максимального уровня, выпуская на арену финального босса раньше времени.

[indent] — Эри, Деми, как чудненько что вы присоединились к нашему скромному мероприятию. Как ваша мама? Ей нравится?, — Тереза [привлекательная примерно как столетнее чучело скунса  в музейном архиве], обмахивается веером прикрывая наигранный смешок. Эрида натянуто улыбается, прикидывая как обойти женщину с наименьшим сопротивлением до того как «Лиззи» кинется в бой.

[indent] — Кажется мама хотела высказать свой восторг лично. — не придумав ничего лучше, она предпринимает попытку лобового столкновения и успешно прорывается, «споткнувшись» о тупой вопрос на последнем отрезке.

[indent] — А как вам интерьер? Мы не так давно пригласили очень именитого, если вы понимаете о ком я, художника и освежили гостиную, говорят это последний писк моды в Европе. Воспоминание об канувшем в лету прошлом и романтика утерянных цивилизаций, мы к слову вдохновлялись…

[indent] — Невероятно. — Эрида прерывает поток бессвязной мысли, до того как Тереза перейдет на второй заход подразумевая под лаконичным ответом ни что иное как комплимент, — Как будто итальянский ренессанс варварски сношали с Античностью, а после подложили под старую добрую классику. Ой, — Тереза зеленеет, раздуваясь словно  готова вот вот взорваться  [могло б быть забавно, не перегороди эта рухлядь единственный путь к отступлению]. Эрида пожимает плечами, уставившись на Деймоса фирменным взглядом аля милашка, — Я что, это вслух сказала?

все, что было "до" — не считается
Ни на этом приеме, ни вчерашним вечером, ни сегодняшним утром.
Никогда и нигде, если там не находилось той зеркальной симметрии, что присутствует в его жизни с рождения.

— Милая Тереза, — Деймос пробегается кончиками пальцев по предплечью «леди» сверху вниз, едва ощутимо скользит вдоль медиальной подкожной вены аккурат к ее серцевине — жестом фокусника уводит внимание, смещая фокус с классического приема своей младшой сестры — говорить прежде, чем думать — к скрытым увлечениям женщины категории «слегка за сорок, максимум пятьдесят». — Эрида недавно открыла для себя нового прозаика... признаться честно, не ожидал ничего стоящего от текстов наших современников, — наполненный по кайму фужер с игристым кочует в свободную руку мужчины — благо лакеи, словно единственный непорченный товар в этом доме [пусть и самого низшего качества], оказываются достаточно смекалистыми, чтобы считать во взгляде и легком качке подбородком безмолвный приказ — чтобы тот мог с галантностью истинного кавалера заменить опустевший бокал хозяйке вечера.

— Но он оказался поистине самородком. И ее комплимент вашему интерьеру вдохновлен прямой цитатой. Как же там было, милая? «Чего жаждет сердце, того ищут и руки»... нет, не то, — Деймос переводит взгляд, мимолетно [непозволительно долго для человека его статуса] задерживая тот в треугольнике из ключиц и ложбинки между грудей, тянет губы вправо — на грани улыбки и непрямого предложения, которого так отчаянно жаждет Тереза. Случайность или прихоть судьбы, но сегодня он оказался не в том месте и не в то время, чтобы успеть застать хозяйку вечера в объятиях кого-то из прислуги.

— Впрочем, не суть. Главное — в сочетание невозможного и в то же время естественного, ужасного и нормального. Ваш вкус, Тереза, исключительно тонок. И оценить его по достоинству могут немногие. К счастью, Эрида как раз тот еще ценитель, — Деймос поворачивает голову в сторону сестры, делая глаза шире — дает отмашку для начала спектакля, в котором дыхание девушки уплотняется, вдох через нос становится судорожней, не хватает только картинно приложить ручку ко лбу и пасть к ногам любимого братца в обморок. И пока первый акт не нашел свою кульминацию, он перехватывает Эриду за узкую талию, притягивая к себе ближе. — Эри, милая, у тебя какой-то нездоровый румянец. Ты плохо себя чувствуешь? Должно быть, от шампанского, — [такой лютой бурды еще поискать нужно]. Понимаете, Эрида не пьет, но в честь вашего вечера решила сделать исключение, — будь ситуация иной, близнецы бы давились смехом на это абсолютно идиотское утверждение — кто-кто, а этот белокурый ангел на деле перепьет дородного мужика, что говорить о предложенных тут «напитках». — Прошу нас простить.

— Будешь должна мне, сестренка, — тихо на выдыхе, мажет кончиком носа по виску, пока находит злополучную ручку злополучной балконной двери, которая ведет во спасенье. — По гроб жи-и-изни.
•    •     •
В воздухе пахнет тошнотворной взвесью: спиртом [шампанское оказалось не единственным промахом при составление алкогольной карты], резким ароматом табака, терпким одеколоном, и совсем немного, но так, что Деймос улавливает мгновенно — слабый, но все еще узнаваемый запах дурмана, достать который можно в одном хорошо знакомом близнецам месте [с припиской на полях мелким шрифтом, где указаны последствия этого выбора, включая летальный исход для всех жаждущих легкой наживы, денег и жизни].

— Знаешь, что самое абсудное и вместе с тем занятное? — Деймос улыбается — нет, скорее оскаливается — на этот раз вполне искренне, пока пальцы шарят в кармане камзола, отыскивая собственный табак. — Большинство из них ведь на полном серьезе считают происходящее шиком, — кавычки удается обозначить легким жестом одной руки, пока другой он неспешно раскручивает табакерку.

— Если бы не необходимость поддерживать семейное дело, — серебрянная коробочка с витиеватым инициалом клажется обратно в карман, а Деймос перехватывает сиграету пальцами, затягиваясь в полную грудь: век бы нас здесь не видели.

Он выдыхает куда-то в воздушную подушку между их лицами — стоит спиной облакотившись на перила, Эрида — скрестив руки на груди напротив, почти зеркальное отражение его самого — и наклоняется ближе. — Мы с тобой герои какой-нибудь подгулявшей трагедии: имеем все, что нам не нужно, и жаждем того, чего у нас нет, — не выдерживает, фыркает на собственную фразу, секундой позже закидывая голову кверху, чтобы рассмеяться живее, ярче, — сво-бо-ды, — произносит по слогам, будто заклинание.

— Думаю, выеду на неделе за город, надоело гнить за столом, заваленным кучей бумаг, до которых и дела нет, и скучными приглашениями, — в тусклом свете фонаря татуировки, виднеющиеся в прорезях манжето, складываются в витиеватые линий, праобразы переплетенных между обой змей — тавро коварства и хитрости в давние времена. Он делает очередную затяжку. — К тому же, Тэо отправил сообщение, что нас ждет кое-что любопытное. Сюрприз, говорит, — у таких, как Деймос всегда поднят подбородок и опущены уголки губ, и они смотрят на жизнь так, как будто не может быть иначе, нежели он решил, нежели ему хочется.

— Не люблю сюрпризы.

[indent]Как и все отличные идеи, эта посетила его внезапно. Примерно между поеданием сэндвича и последним штрихом, завершающим иллюстрацию редкого цветка, обнаруженного в местном парке на клумбе.

Синиструм - странное место. Тут вполне нормальные и вроде как человеческие вещи соседствуют с такой жутью, что в пору поджать хвост и бежать, бежать, бежать без оглядки.

Но хвоста у Панита нет. А любопытный длинный нос - есть.
Оказавшись в этом месте, он не был готов вернуться обратно, в свою человеческую жизнь. В конце концов, когда у тебя есть дар, - надо непременно его использовать. И лучше там, где тебя не посчитают поехавшим.

Синиструм ему подходил. Нравился. Здесь было многое "можно" и границы дозволенного, чаще всего, определялись самостоятельно. Опытным путём.

Пакди чертовски везло на знакомства. Так он думал, потому что никто его до сих пор не убил и даже не искалечил. Это подогревало исследовательский интерес по круче всяких там таинственных сокровищ. Потому что ни один клад - сколь бы драгоценным он ни был - не заменит восторга при обнаружении невиданного ранее существа.

А посмотреть было на что!

Вокруг мебельного Панит кружил, как любопытная птица. Почти неделю разнюхивал и разведывал, присматривался так и эдак. То, что мебельный работал с необыкновенной клиентурой - это само собой разумеющееся. Пакди тоже приходил, как клиент: хотел сделать брату необыкновенный и ироничный подарок, способный выдержать своего хозяина даже в том случае, если старший выйдет из себя.

Увиденное, а вернее сказать - почувствованное - заставило целителя вернуться уже на следующий день.

Постоянные столкновения с разного рода существами натолкнули его на мысль, что было бы неплохо составить что-то вроде большой книги-путеводителя по Синиструму. Карту, конечно, не нарисуешь, а вот описать существ, добавив ещё и фото - это же высший пилотаж! Такую работу нельзя прикрепить в качестве дипломной в универе, но можно сильно упростить себе жизнь в дальнейшем. Может он экскурсии водить будет?

За последние два месяца он успел собрать кое-какой материал. Ничего особенно выдающегося: призраки, парочка волков-оборотней в баре, одна симпатичная тёмная ведьма и какой-то заклинатель, который и сам был рад вылить кучу сложноразбираемой информации в чужие уши.

Но тут дело наклёвывалось куда серьёзнее...

Из всех видов магии, которую Паниту приходилось чувствовать рядом с собой, огненная определялась легче и быстрее прочих. Именно её - жаркую, притягательную - он почувствовал в высоком светловолосом незнакомце, который так старательно обрабатывал деревянную поверхность. Панит не заходил внутрь, потому что в этом случае пришлось бы опять что-то говорить, объяснять и оправдываться. А он тут совсем не за этим!

Увлечённый человек - потрясающее зрелище! Блондин так и вовсе похож на художника, который с упорством перфекциониста доводит изделие до состояния полной готовности. Панит не может с такого расстояния увидеть свет вокруг его тела, но даже отсюда, из-за стекла, чувствует магию. Много магии, если быть точнее.

Когда незнакомец исчезает из поля зрения, Панит чувствует укол разочарования. Ему очень хочется увидеть, что именно может этот человек. И человек ли он вообще? Наличие парных конечностей и одна голова на плечах вообще не дают никакой гарантии.

Ловят его, как глупого щенка, который порвал хозяйские тапки, а с места преступления бежать и не подумал.

"Бляха..." - проносится короткая запоздалая мысль, когда его теснят подальше от глаз прохожих. - "Он меня прямо тут прикончит?"

Ладонь незнакомца похожа на горячий песок. Хотя хватка на шее не слишком болезненная, он ощущает, что при всём желании не сможет просто дать дёру. Панит и сам не низкий, но рядом с незнакомцем ощущает себя маленьким. Пространство вокруг становится сухим и горячим, будто развели большой костёр.

У Панита нет ни сил, ни желания отвести взгляд.

- Д-добрый, - Пакди неловко улыбается, продолжая неотрывно смотреть в чужие глаза.

Красивые, между прочим. И где-то в их глубине он улавливает пламя: ещё не грозящее его сжечь, но уже обещающее некоторые неприятности.

Даже сама мысль о том, чтобы подраться с кем-то подобным, звучит невероятно. Ну что он сделать может? Пощекотать? Дать сдачи новенькой камерой?

Панит никак не может взять в толк, злится мужчина или просто подтрунивает над ним. Вся жизнь подталкивает Пакди к необходимости врать и изворачиваться, но его язык упрямо продолжает говорить правду. Особенно в экстремальных ситуациях.

Парень отчаянно мотает головой.

- Нет-нет-нет! Извините! Ничего такого, правда!

Даже стена за его спиной становится теплее.

- Просто у вас... Вы... Горячий! - выпаливает первое подходящее слово.

Так. Звучит ещё более паршиво, чем в собственной голове.

Панит краснеет и чувствует, что вот-вот воспламенится сам, причём без помощи посторонней магии. От стыда.

- В смысле, огонь. Ну, внутри вас, - он продолжает болтать, прикидывая, на сколько сантиметров глубже закапывает себя с каждым новым словом.

Наверное, он сможет посмеяться над этой ситуацией. Если его не прибьют, конечно.

Тайланд — земля удовольствий. Туристы настолько облюбовали этот благословенный край, что готовы возвращаться снова и снова. Ради местной экзотики в виде девушек, еды, пейзажей. Для лениво отдыхающих есть пляжи и бескрайние водные просторы, для увлечённых туристов полно храмов, музеев, интересных мест, вход в которые не стоит слишком дорого. Для азартных и богатых открыты казино, игорные дома и шикарные отели. Здесь рады всем и готовы обслужить по первому разряду.

Для Панита Тайланд — это в первую очередь дом. Хотя в их семье весьма специфическое представление о том, как всё должно быть устроено, место ведь не виновато, правда?

В Крунгтепе шумно, многолюдно и весело. Здесь ни днём, ни ночью не замолкают смех и споры, а владельцы любой захудалой лавчонки имеют доход, которому может позавидовать и госслужащий. Иногда Панит размышляет: что было бы, родись он в простой семье. Папа мог бы жарить курицу в семейном кафе, а мама резать зелень и фрукты. Он бы подрабатывал официантом и знать не знал о том, какой паршивой бывает изнанка "богатой жизни".

Февраль подходил к концу. До конца семестра оставалось меньше месяца и Панит предвкушал, как объявит родителю, что отправляется с другими студентами в путешествие по стране. Едва ли отец огорчится, если младший покинет дом. Он — как глупый большой щенок, который писает на ковёр и терзает тапки. Одно его присутствие выводит Пакди-старшего из равновесия. И тот факт, что Панит совершенно не желает участвовать в семейных делах, совать нос в бизнес, проявлять хоть какой-то интерес к "делам" бесит его сильнее, чем открытое непослушание или реальная провинность. Как назло, учится Панит отлично. Не даёт повода поднять на него руку, он в целом избегает скандалов и разговоров  как может.

Именно поэтому во время отменённого занятия не торопится домой, чтобы готовиться к зачётам, а идёт гулять. Сначала в компании друзей, потом — в необременительном одиночестве. До нового года ещё далеко, но возрастающая жара ощущается уже сейчас. Он смотрит в окно автобуса, размышляя над тем, стоит ли перекусить на бегу или всё-такие посидеть за столиком давно облюбованного кафе. Второй вариант выглядит куда как более заманчивым и Панит на миг прикрывает веки, позволяя монотонному спокойствию завладеть им целиком.

Рёв клаксонов вывел его из блаженного оцепенения, заставив подпрыгнуть на месте.

Авария. Не такая, где один идиот стукнул другого, погнув зеркало или разбив фару. И не та, где две машины, соревнуясь за первенство на повороте, ободрали бока.

Фургон, явно мчавший с нарушением с коростного режима, влетел в легковушку. Лёгонькая машинка, из тех что часто берут напрокат, продолжила движение по инерции, прямиком к отбойникам. Скорость была большой, так что перед у машины смяло гармошкой. Панит представил, как водитель вылетает из машины, пробив лобовое и рискуя сломать шею.

Аварии случаются каждый день. И люди в них гибнут довольно часто.

Движение на дороге застопорилось окончательно, всюду поднялся крик и визг, однако бегло оглядывая толпу Панит не увидел никого, кто вызвал бы скорую. Люди снимали видео, делали фото, размахивали руками. Водители, матерясь как портовые грузчики, старались объехать заблокированную полосу и скорее влиться в поток машин.

Пакди выскочил на остановке и побежал, маневрируя между капотами и слушая поток брани в свой адрес. Ему было всё равно. Потому что Панит знал: в такой ситуации даже минута промедления может стоить кому-то жизни.

Через медленно уплотняющееся кольцо зевак Панит протиснулся при помощи локтей. Машина выглядела скверно, из искорёженной железяки никто не пытался выбраться.

— Отключился? — пробубнил Пакди, сокращая дистанцию.

Человека не выбросило. Ремень безопасности держал его на месте надёжно, однако подушка безопасности не раскрылась и было видно, что лицо у мужчины пострадало от осколков.

Осколков, которых нигде не было. Как-то непроизвольно Пакди отметил, что лобовое стекло осталось целым, что в сущности невозможно при таких обстоятельствах.

В экстренной ситуации не так-то просто сосредоточиться на том, чтобы запустить свой дар и проверить состояние пострадавшего. Но Панит убедился, что тот жив, хотя с его грудной клеткой совершенно точно что-то не то. И нога кровоточит.

Он попытался открыть дверь. Должно быть, её заклинило после удара, потому что поддаваться кусок железа не торопился. Пришлось разбить стекло и забраться внутрь.

Было тесно, а ещё стало очевидным, что выбраться этот парень не смог бы, даже оставаясь в сознании.

— Проклятье! — выругался Пакди, высовываясь наружу. — Эй! Вызывайте скорую! Он ранен!

Пара мужчин постарше ожили и стали набирать необходимые номера. А Пакди тем временем занялся проверкой своего неожиданного пациента.

Рёбра были сломаны. Острие вошло в печень и Панит чувствовал, как прокол стремительно приближает мужчину к вратам загробной жизни. И всё что он может — немного подвинуть тело и попытаться излечить его до приезда скорой. На это потребуется очень много энергии. Но кольцо на его пальце заряжено до максимума, да и сам Панит достаточно крепкий.

Прикрывает глаза и позволяет энергии проникнуть сквозь чужое тело. Мужчина не сопротивляется и Панит даже рад, что тот без сознания. Потому что чувствовать, как что-то двигает твои кости — не очень приятно.

Вынуть кость трудно. На это уходит половина резерва из кольца, а ведь ему ещё нужно залатать рану в печени. Это немного проще, ведь орган никуда не сдвинулся и сам готов побороться. Поступающую энергию он принимает жадно, наращивая ткань на месте повреждения. Сквозь пелену Панит слышит сирены. Это скорая или полиция? Лучше бы скорая, она сейчас очень нужна. Пускай спасатели сделают что-то с ногой, разожмут или разрежут железо, чтобы освободить конечность.

Панит открывает глаза, прислушивается к ощущениям. Запас энергии в кольце подошёл к концу, а значит теперь можно рассчитывать только на свои силы. И мужчина вот-вот очнётся.

— Не волнуйся, — говорит Панит, не вполне уверенный, слышат ли его. — Позволь телу исцелиться. Тебя спасут, — обещает таец, возвращая руки к чужой грудной клетке.

"Давай же, ещё чуть-чуть..."

Бисеринки пота выступают на его лице. Пакди чувствует, что силы его истончаются и боится, что сам потеряет сознание.

"Нельзя, нельзя!.."

Снаружи показываются спасатели и Панит облегчённо выдыхает.

— У него ногу зажало. И рёбра, похоже сломаны, — сообщает студент в ответ на удивлённый взгляд человека в форме.

Лязгает металл. Дверь попросту отрезают и Панит отстёгивает ремень безопасности, теперь не опасаясь, что это движение может убить иностранца. Волосы у мужчины мягкие и непослушные, черты лица вполне могли бы принадлежать модели.

— Надеюсь, у тебя нет срочной работы, — бубнит Пакди, выбираясь наружу.

На закономерный вопрос, нужна ли ему помощь он мотает головой и говорит, что поедет с другом в больницу. Никому не приходит в голову уточнить, как зовут этого парня и в каких они отношениях. Друг так друг — главное живым довезти.

гриммы обладают сверхчеловеческими силой, стойкостью, ловкостью, скоростью, выносливостью и рефлексами. также они могут развить в себе усиленные чувства, в первую очередь, слух. однако способности проявляются в них постепенно, а не все сразу. способности гримма передаются строго по наследству, но не всегда дети гриммов наследуют их. иногда несколько поколений сменяется до того момента, когда в семье появляется новый гримм. осознание способностей приходит к человеку не сразу, а в подростковом или более позднем возрасте. как правило, женщины открывают в себе способности гримма раньше, чем мужчины.
хотя, как предполагается, гриммы происходят из европы, они встречаются в разных нациях. все гриммы произошли от «первого гримма» и являются друг другу дальними родственниками. каким образом сам первый стал гриммом неизвестно.
гриммам присуще умение владеть древним и средневековым оружием. более того, они обладают невероятной наблюдательностью и острыми инстинктами, что тоже передаётся наследственно.
главной способностью гриммов является способность видеть не_людей (далее - существ). это происходит тогда, когда существо подвержено сильным эмоциям — страху, возмущению, ярости — и не контролирует себя, что также обнаруживает их сущность и на видеозаписях. гриммы никак не могут повлиять на эту способность, которая прямым образом зависит от дополнительных цветовых конусов в их глазах, благодаря чему они видят вещи, которые не видят обычные люди.
гриммам издревле было поручено охранять мир от существ, вредящим людям. по этой причине многие существа не доверяют им, боятся их и даже имеют сказки о существах и гриммах, которые рассказывают своим детям. гриммы выступают в качестве, своего рода, полиции мира существ, выслеживая и убивая тех из них, которые были агрессивно настроены по отношению к людям. также они могут быть нейтральной стороной в спорах между самими существами.

я конечно постараюсь дальше изложить что-то интересное, но по факту я просто хочу себе бэтмена в реалиях синиструма.
я из тех дурачков, которые любят начинать с начала. строить отношения персонажей постепенно, в игре и параллельно в общении. опыт показывает, что с места в карьер не получается, а самые интересные идеи на игру приходят со временем. поэтому я тут не буду расписывать историю знакомства, а просто накидаю своих хотелок. это слоуберн или, напротив, все начинается задорно, а потом происходит мощный откат до хейта (расы и возраст позволяют растянуть это на пару десятков лет). возможное или вынужденное сотрудничество, должок, какое-то обещание, сделка. попытки в суицид (возможны с обеих сторон, будет весело! особенно в случае бессмертного мордреда). проклятья, пророчества, перерождение (возможно, гриммы были при дворе короля артура фьит-ха!) ну и любовь, че... на нее можем быть способны даже мы, гриммушка.

во-первых, чистосердечное признание: я не резвый игрок. могу ответить на неделе, могу и через месяц. старость не радость, поэтому сейчас я максимально работаю на то, чтоб ее скрасить аперолем на бергу моря через -дцать лет, и иногда у меня нет физических сил, чтоб написать пост. это я пытаюсь компенсировать общением, хэдами, мемчиками и даже графикой. и вообще игрок я не перегорающий, сам без проблем дожидаюсь постов. но могу по твоему желанию подвывать в тг и требовать постов я знаю, есть те, кому такое нравится как мне
во-вторых, я очень уважаю тех, кто умеет уложить посты в 3к. но и с удовольствием читаю простыни. сам в них не умею, пишу от 3к до 7к по обстоятельствам
капсы, птицы и прочие развлечения в текстах перевариваю легко и как-то даже подстраиваюсь.
ну и все, собственно.

Змей Уроборос давится своим хвостом, а Мордред - людским обществом. Снова. Жизнь циклична, он давно это понял и принял все ее условия. У него, в конце концов, неиссякаемый запас времени, чтоб вот так просто запереться в своем замке на отрезанном морем острове, прогнав всю прислугу, на несколько лет. Одиночество и затворничество приводят его в норму, отрезвляют, дают право и возможность соскучиться по людям, пока в их семьях одно поколение сменяется другим. Пять лет, десять, двадцать - у Мордреда совсем иное ощущение времени. И он настолько небрежно относится к нему, что даже не знает, какой год и сколь долго он уже провел в уединении, питаясь одной рыбой да жесткой морской птицей. Только собаки оставались подле, чтоб согреть зимой да послушать сказки, которые старый колдун сочинял со скуки. Единственный их недостаток - они быстро умирали.

Ласка - английский Мастиф, которую единственным и последним своим щенком принесла Миледи, умерла от старости несколько дней назад. Мордред не продлевал ее жизнь чарами, но сделал так, чтоб сука не мучалась. Он помнил, как она помещалась в его ладони, когда только появилась на свет, а теперь вот пришлось взвалить тушу на плечи, чтоб отнести к стене и бросить в море. Значит, прошло уже лет пятнадцать с тех самых пор. Никого дольше не осталось. Одиночество звенело в ушах, а у внешних ворот, у самой кроки воды тухло мясо, которое по уговору приносили из ближайшей деревушки на корм зверью.

Он не хотел еще выбираться из своего уединения, но желание видеть хоть какую-то жизнь в этом месте с каждым днем становилось все больше. Поэтому он призвал того, кого отпустил многие годы назад. Не то чтобы Калибурн был живее крыс в этом замке, но с ним было куда приятнее проводить время. Он был таким, каким его желал Мордред - не больше и не меньше. Созданный для того, чтоб удовлетворять своего хозяина во всем, что тот мог задумать.

С его возвращением стало если не веселее, то разнообразнее. Мордреду пришлось привыкать к тему, что кто-то может ответить ему по-человечески. Пришлось вести диалог, если так можно назвать несколько фраз, брошенных друг другу за целый день. В этом Кэл был лучше собаки, но греть постели не мог: кожа его пусть и была как настоящая, тело оставалось температуры помещения. Это можно было бы попробовать доработать, но, может быть, позже, когда Мордред окончательно привыкнет к его присутствию. Это случится ровно тогда, когда того захочет колдун. И продлится столько, сколько потребуется ему. Сам Калибурн уйти не посмеет - его самым главным призванием является исполнение воли своего создателя.

Достаточно было захотеть его присутствия в Сент-Майклс-Маунт, и через несколько недель голем постучал в огромные ворота. И сейчас Мордреду нужно только мысленно попросить о том, чтоб его творение оказалось рядом, и того потянет из любого уголка замка в зал с камином. Но колдун решает прогуляться по своим темным сырым владениям. В идеале - он бы подышал свежим морским воздухом, но дождь давно начался и не собирается останавливаться до следующей ночь - Мордред это просто чувствует.

Зато голему ни дождь, не снег помехами не является. Мордред замечает его снаружи, и медленно идет навстречу, но замирает в дверях: ему совсем не хочется промокнуть, чтоб потом часами греться у огня. Греться и не согреваться.

- Вернее будет сказать, что он все еще идет, со вчера. Ты вымок. - Одежда на Калибурне насквозь мокрая, вода течет с нее на каменную лестницу маленькими ручейками. Мордред хмурится. - Идет дождь, очень холодно -  ты должен дрожать. Тебе не комфортно, поэтому нужно переодеться и согреться. - Сам Мордред кутается в оленью шкуру, уже мечтает о камине и чем-то крепком в старомодном кубке. Хорошо, что Кэл вернулся и справился с заданием сходить в город и купить то, о чем его создатель действительно успел затосковать. Виски, возможно, был не самого лучшего качества, но лучше, чем ничего.

- Удивительно, как тебя еще не сожгли за твои странности, - ворча под нос себе, Мордред возвращается в зал, в котором проводит почти все время. - Сделай все как я сказал, а потом распали хорошенько камин. И будь аккуратен с руками: ты не должен подпалить на них волосы.

Возможно, он самую малость зол на Кэла. Вероятно, в этом виноват он сам. Совершенно точно - Калибурну придется терпеть недовольство Мордреда. Впрочем, голем все равно ничего не поймет. Он неодушевлен.